Чем отличается живая общественная среда от мертвой?

Живая среда способна порождать нечто из себя, стимулировать ту самую grassroot activity - а трава растет только на живой земле. На мертвой земле ничего не растет, на нее можно только поставить искусственную конструкцию и подергать ее за веревочки, или покрасить траву, чтобы с пяти метров казалась живой.

Мы воспринимаем общество вокруг нас как мертвое. Смотрите. Когда в России появляется хоть что-то новое в плане социальной активности: философский кружок или общественное объединение, новостной сайт, флэшмоб, любая движуха, немедленно звучит вопрос: кто за этим стоит

Мы ни на секунду не верим в то, что люди способны сами хоть что-то сделать. Объединиться вдвоем, втроем, всемером - и что-то сделать. Мы ищем за всем “руку Кремля”, “поддержку госдепа”, “невидимых лоббистов”. Все инициативы, все события видятся и обсуждаются только через эту оптику.

Все логично: видишь, как нечто мертвое зашевелилось - ищи некроманта поблизости.

Мы по умолчанию считаем, что сами по себе люди могут только ругаться, воровать и тосковать - в лучшем случае, постить котиков в Фэйсбуке как предел созидательной и творческой активности.

Любые разоблачения принимаются со вздохом облегчения. “А оказывается, издание того журнала финансировал Сурков! - Ура, теперь-то мы все поняли!” “А оказывается, этой группой рассерженных граждан руководят кураторы с холодными глазами! - Да, конечно, мы так и думали!”

Русское мертвое - застывшее, как вмерзшие в лед рыбы. Можно попытаться парочку достать и разморозить, но толку от них будет немного. А по льду бродят призраки, симулякры, пиар-конструкции и недобитые городские сумасшедшие. И кто-то стучит в барабан с внятной финансовой мотивацией.

Русская смерть

Дайры, например, типичный некрополис